От Пут-Тумпа к Мунин-Тумпу

Июль выдался на редкость "гнусным". Гнус – в основном мошка – расплодился в неимоверном количестве. Стояли удивительно тёплые для Северного Урала ночи и мелкие кровопийцы чувствовали себя в белёсых сумерках комфортно, как никогда.

Слово «Тумп» с мансийского языка можно перевести как холм. В некоторых случаях высота этих «холмов» подбирается к 1000 метров над уровнем моря. На плоских вершинах лежит ковёр горной тундры или громоздятся валуны. Нередки на вершинах «тумпов» и живописные останцы. В эту экспедицию мы с сыном надеялись добраться до самого знаменитого Вишерского «холма» – Мунин-Тумпа. Сказочная живопись гор Северного Урала, которая открывалась взору сквозь дымку испарений, интересовала нас далеко не в первую очередь. Цель наших странствий – изучение населения птиц.

Утреннее солнце застало нас на склоне горы Большая Мойва, где мы остановились на днёвку. Неумолимо наваливался зной, дым костерка немного разгонял мошку. В палатке под сенью сравнительно высоко натянутого тента было не жарко и сын забрался в неё досматривать сны. А я пытаюсь познакомиться с местными пернатыми. Но зной видимо не располагает птиц к песням. Кроме одиноко поющего самца садовой славки и пары гаичек, собирающих насекомых для своих птенцов, мне никто не встречается.

Мошка же не знает перерывов. Днем прилетают и главные кровопийцы – слепни, которых ещё неправильно называют «оводами». Эти добычу высматривают своими огромными глазами издалека.

Сижу у костерка, делаю записи в дневнике. Потихоньку наступает вечер. Можно собираться в дорогу. Сегодня нужно дойти до хребта Пут-Тумп. Молодая зелень только развернувших свои опахала папоротников радует глаз. Через несколько дней они разрастутся и сделают передвижение по тайге большой проблемой – гигантские перья древних растений скроют всё.

Прощаемся с горой Большая Мойва и спускаемся в небольшое болото, где собирает свои воды первый приток реки Большая Мойва – ручей Луньва. По ходу движения я наговариваю на диктофон информацию обо всех встреченных птицах. Шествие среди куртин молодых папоротников даётся легко. Вскоре начинается подъём к хребту Пут-Тумп.

Хребет Пут-Тумп раскинулся гигантской подковой. С восточной стороны его склоны упираются в долину уже набирающей силу реки Вёлс, а западная сторона спускается к болоту, где берёт начало знакомая нам р. Большая Мойва. И Вёлс, и Мойва впадают в Вишеру. Причём оба водных потока встречаясь с главной рекой, мало чем уступают ей в размерах. Мойва течёт в необычном для бассейна Волги направлении – на Север. Дорогу на Юг реке перегораживает хребет Тулымский камень. Лишь обогнув хребет лошади (Лув-Нёр) – таково мансийское название этого высочайшего в Пермском крае горного массива – Мойва начинает поворот к югу и сразу же встречается с Вишерой. Вёлс же течёт самостоятельно ещё добрых сто километров. Он набирает мощь, шумит на перекатах. А какими красками играет Парма по его берегам!

Однако все эти мысли под рюкзаком мигом улетучиваются от возмущенных криков чернозобых дроздов. Мы невольно вторглись на их территорию. Самец и самка подняли неистовый гвалт. При этом самка не расстаётся с наловленными для кормёжки птенцов насекомыми. Я пытаюсь сфотографировать птиц, но солнце уже закатилось и из моей затеи ничего не выходит. Продолжая путь, мы выходим из леса на курум, который круто обрывается внутрь подковы Пут-Тумпа. Здесь рождается его собственная река – Путтумплохья. Она успевает пробежать десяток километров и сливается с Вёлсом.

Сумерки сгущаются. Места кажутся достойными для более подробного обследования и мы ставим палатку поблизости от затерявшегося в ивняке ручейка.

Ландшафты хребта Пут-Тумп оказались довольно разнообразны. Мы прошли только западную часть его подковы, при этом пересекали мрачноватые еловые редколесья, где почти не встречались птицы, и нагромождения валунов, и каменистую тундру.

После второй ночёвки на склоне Пут-Тумпа мы распростились с этим хребтом и вышли на знакомое место, обозначенное на карте как «Чум Бахтиярова».

В этом месте обширное болото, питающее истоки Вёлса и Большой Мойвы переходит в парковое редколесье подножия хребта Ольховочный. Птиц здесь было много. Очередная пара чернозобых дроздов кормила своих отпрысков муравьями-древоточцами. Прямо возле тропы в объектив попала овсянка-крошка. Промелькнули и самые солидные вьюрки – щуры.

После трёхсуточного крюка через Пут-Тумп стоянка на «чуме» воспринималась как родное, уютное место. Мы жарили на сковородке соевое «мясо» с приправами, принимали ванну в ледяном ручье. Когда-то геологи специально для купания выбрали лишние камни в здешнем водотоке. После долгих истязаний тела мошкой, обработка холодом воспринималась как благо.

Какое счастье сделать радиальный выход без тяжелого рюкзака «спинолома»! Я обошел  болото, где голубели мелководные озёра, которые коренной обитатель здешних мест – манси Алексей Бахтияров – помнит ещё большими.

Возле болота беспокоились серенькие кулички с весёлым названием – фифи. Чуть дальше слышался голос более крупного кулика – большого улита. Один фифи подлетел ко мне и уселся на ветку березы извилистой. Есть у этих куличков такое отличие от большинства длинноносых родственников – не пугают их деревья. Фифи даже гнездо могут на дереве построить. Очень похожий на него другой куличёк – черныш, также любит деревья. Чернышей в Вишерской тайге много. Иногда кажется, что возле каждого лесного водоёма живёт своя пара. Гнездо черныша мне попалось на глаза в этом же районе через год, когда я снова совершил экскурсию на Пут-Тумп. К моему удивлению этот лесной куличёк взялся выводить птенцов прямо в горах, среди камней и тундры. До леса и воды оттуда было далеко. Видимо эта семья чернышей оказалась любительницей гор и не пожелала селиться на живописном Мойвинском болоте. Среди птиц, также как и среди людей, всегда обнаруживаются яркие индивидуальности.

Посередине болота находится небольшое возвышение, где среди мхов разбросаны кусты можжевельника сибирского и в изобилии цветёт ветреница пермская. Здесь я столкнулся с лосихой. Возможно, где-то поблизости прятался лосёнок, поскольку она не убегала далеко, а снова и снова мелькала между кустов. С лосями шутки плохи – если мамаша решит, что я опасен для её малыша, то может перейти в атаку…

Мы прожили в районе «чума» целые сутки, оставили небольшой запас продуктов на обратный путь и двинулись дальше.

Летние грозы всегда неожиданны. Вот мы только начали подъём по курумнику и вдруг набежали тучи, подул ветер, и гром – откуда ни возьмись. На хребте укрыться негде, поэтому прячемся под тентом вместе с рюкзаками и многострадальной гитарой. 

В горах человек чувствует себя особенно беззащитным перед грозой. Понятно, что если стоять на вершине, то заполучить разряд молнии можно очень легко. Когда же мы спрятались под тентом среди валунов, то возникло почти детское чувство, что всё – «мы в домике». Мы стали такими же, как тысячи камней, слагающих хребет и грозные боги – властители здешних гор и стихий не видят нас.

Градины и дождевые капли стучат по ткани тента. Молнии прорезают свинцовое небо. Но вскоре всё стихает, остаётся только мелкий дождь…

Ходить по мокрым валунам тяжело и опасно. Но у нас нет другого выхода. Остаётся утешать себя тем, что не стало мошки. Мы идём по плоскому верху хребта Ольховочный. Постепенно дождь прекращается, и ветер сушит камни и наши рюкзаки.

Закат застал нас на перевале через отрог хребта Ишерим к ключу Светлый. Уходящее солнце окрасило тучи алым и образовало фантастические огненные ворота. Но ветер быстро разрушает этот замок Фата-морганы. Мы же стремимся под сень кедра на Светлом ручье, который уже не раз давал нам приют.

К полудню следующего дня мы пришли на благодатный кордон «Мойва». Отдыхали, топили баню, изучали местное пернатое население. Недалеко от кордона обнаружилось гнездо чернозобого дрозда, где плотно, как грибы в корзинке, сидели уже оперившиеся птенцы. Я бродил по ручью Молебный и реке Малая Мойва, надеясь сфотографировать оляпок. Но это оказалось очень не просто.

Оляпки кормятся различными водными беспозвоночными, которых они собирают по берегам, или ныряют за ними, расправляя под водой крылья для того, чтобы течение прижимало их ко дну. Их добычей становятся личинки поденок, ручейников и другие водные насекомые. Кроме того, они могут есть икру и мальков рыб, различных ракообразных, мелких моллюсков.

Голос оляпки – «дзип, дзип…» – непременно донесется до слуха, если отправиться вдоль любой нашей горной речки. Песня оляпки – журчащие трели и свисты.

В бассейне Вишеры водянные воробьи (иногда их так называют) обитают круглый год. Если летом ниже заповедника эти «подводники» уже не встречается, то зимой некоторые из них спускаются вниз по реке и живут даже возле ключей камня Ветлан выше Красновишерска. Но как бы то ни было, это удивительная пичуга редка – слишком высокие требования она предъявляет к чистоте рек и ручьёв. Да и лишнего беспокойства не любит.

На кордоне подолгу живут научные сотрудники заповедника Евгений Савичев и Ирина Прокошева. У Евгения я подробно расспросил дорогу к Мунин-Тумпу. Одно дело идти к месту по карте и совсем другое – полагаться на ориентиры бывалого человека.

Кордон «Мойва» до создания заповедника был гидрометеорологической станцией. В те времена сюда часто приходил вездеход из Свердловской области. Сейчас это таёжное средство передвижения как памятник стоит на кордоне. Прошло уже почти двадцать лет с тех пор, как он выполнил свой последний рейс на восточный склон Урала. Но след его гусениц, ведущий в Азию, по прежнему хорошо заметен. На «вездеходке» расположены фенологические площадки, а я ежегодно провожу учёты птиц на этом двенадцатикилометровом маршруте.

Вот и теперь, отправляясь на Мунин-Тумп, я учитывал всех встреченных птиц. К полудню мы пришли к истоку реки Малая Мойва. Здесь мощная река, которую мы с трудом перешли возле кордона, раскатав болотники, бежит в живописном каньоне маленьким ручейком. Здесь среди зарослей можжевельника и альпийского разнотравья обитает множество птиц. Не удивительно, что на склоне хребта «Молебный» постоянно обитают дербники. Этим соколкам, промышляющим в основном мелкими птицами, хватает добычи, чтобы самим прокормиться и птенцов вырастить. У хребта «Молебный» хорошо выражены три вершины: самая главная по мансийски называется «Ойка-Чахль» (старик-гора). В давние времена только шаманы имели право восходить на неё. Главная (и самая высокая среди окрестных гор) вершина параллельного Муравьиного хребта носит название «Хусь-Ойка» (слуга Ойки).

Утром мы поднялись на северный отрог Муравьиного камня и двинулись по горной тундре на север. Ветерок отгонял мошку, плато плавно понижалось, и всё ближе становилась безымянная гора высотой 1007 м, примостившаяся на северном плече Муравьиного камня. Когда мы оказались у её подножия, она обрела такую внушительность, что уже напоминала потухший вулкан. Обойти эту безымянную вершину было невозможно. Пришлось одолевать крутой подъём, местами камни ехали под ногами. Наконец гора была пройдена и мы снова шагали по горной тундре, набирая высоту. Таковы были сюрпризы хребта Муравьиный – великий Хусь-Ойка внушал всё большее уважение. Протяжённость и высота хребта мало чем уступают Тулымскому камню, а окрестные пейзажи завораживали всё сильнее. Если бы не мошка, которая при каждом затишье набрасывалась на нас!

Наконец хребет заканчивается. Северная его оконечность завершается бастионами останцев. Крутые склоны гольцов вклиниваются здесь в еловую Парму долины р. Ниолс.

Спускаясь по склону, мы высматривали затёски на деревьях, сделанные Евгением Савичевым, когда он расчищал тропу. Вскоре затёски обнаружились и движение к реке Ниолс стало похожим на прогулку. Возле легендарной реки, как и обещал Евгений, нас ждало удобное место для стоянки. Палатка, костер, вечерняя трапеза из привычной каши и чая быстро сделали кусочек тайги у дивной реки нашим домом. На следующий день нас ждал Мунин-Тумп!

Но вечером боги очередной раз посмеялись над нами – начался дождь, который не прерывался до вечера следующего дня…

На болоте возле Ниолса жили пеночки-зарнички. Эти сибирские птички находятся в заповеднике на западной границе своего ареала. Они встречаются редко, поэтому каждая местонахождение достойно упоминания в «Летописи природы» (ежегодный отчёт научного отдела о состоянии природного комплекса заповедника).

Пять километров подъёма к цели нашего путешествия оказались не лёгкими. Зарубки быстро потерялись и пришлось двигаться по компасу. Но поскольку двигаться нужно было строго на север, мы нисколько не отклонились от курса. Вскоре впереди замаячили каменные останцы, и стало ясно, что и без тропы мы вышли прямо куда нужно – к «чумному месту». Название этого места образовалось от слова чум (а не чума). Только здесь каким-то чудом сохраняется небольшой водоём. Живописные останцы заслоняют от ветра. Скалы в виде столбов около 10 м высотой местами были покрыты желтоватыми лишайниками и поэтому казались похожими на огромные ломти сыра. В разгар экспедиции о таких продуктах приходится только мечтать – вот и приходят на ум странные сравнения.

Как и рассказывал Евгений, дальнейший путь к основной каменной «армии» Мунин-Тумпа проходил через «ущелье ведьм». Здесь отвесные каменные стены с двух сторон обступают тропку, а солнце появляется только в районе полудня.

На следующий день мы отправились на вершину. Разнообразие каменных изваяний многие тысячелетия  стоящих здесь под солнцем, дождем и ветром едва ли можно описать. На одной скале обнаружились деревянные руины триангуляционного пункта. Снимая величественные останцы, невольно впадаешь в иллюзию, что фотографии смогут передать те невероятные ощущения, которые охватывают человека в этой горной стране…

Тундра вокруг скал была на удивление бедной. Из птиц нам встретились только банальные луговые коньки. Снизу, с альпийского разнотравья доносилось скрежетание коростеля. Удивительно, но среди этих любителей пойменных лугов и спортивной ходьбы (птицы взлетают очень не охотно) попадаются «альпинисты» которых привлекают горные луга.

Обойти всю каменную армию мы не смогли. Самое внушительное «войско» располагалось чуть ниже главной вершины. Но спускаться, а потом снова подниматься под палящим солнцем было выше наших сил.

Утром в палатке мне вдруг «приснилась» известная песня Юрия Кукина, где есть слова: «…и рукав прожигать у костра». Я тогда с высоты своих многочисленных экспедиций подумал, что кроссовки, сапоги прожигал, а вот рукав – это не реально. Окончательно проснувшись на этой мысли, я вылез из палатки, развёл костёр и повесил над ним котелки. Вскоре мой нос поймал странный запах – определить источник которого не составило труда – горел рукав моей рубашки…

В 10 км к северу от «Чумного мечта» расположен самый северный кордон заповедника – «Хальсория». Мы не пошли к жилью, а двинулись в обратный путь знакомой дорогой. Подъём на Муравьиный камень оказался на удивление тяжелым. За три дня, прошедшие с тех пор как мы спустились здесь с хребта, папоротники достигли максимального размера и скрыли тропу.  Нам теперь приходилось «плыть», раздвигая их гигантские перья.

Уже на закате мы поднялись на знакомое плато. Солнце местами прорывало облака снопами света. Тучи мошки набрасывались на нас, лишь только ветер затихал.

На одном из склонов промелькнула крохотная семья северных оленей – из матери и оленёнка. Звери, увидев нас, за полкилометра бросились наутёк. К полуночи мы добрели до своей старой стоянки в истоках Малой Мойвы. Здесь между двумя великими хребтами стояло полное безветрие. Количество мошки достигло апогея. Мазь уже практически не действовала. Кое-как сварив чай, мы скрылись от кровопийц в палатке.

Утром я поставил штатив без фотоаппарата около гнезда лугового конька, для того чтобы птицы привыкли к такой детали интерьера. А сам отправился в тундру на водоразделе, где мы ранее заметили арктическую овсянку – лапландского подорожника. Ещё не успел я далеко отойти от лагеря, как в последнем древесном островке, среди полутораметровых пихт обнаружил варакушек – в их гнезде сидел единственный кукушонок. В тундре из под ног вылетела золотистая ржанка, которая насиживала кладку из 4 яиц. Потом нашлись и подорожники – они кормили птенцов, так что гнездование этого вида в Вишерском заповеднике можно было считать доказанным! Долгие странствия под рюкзаками компенсировались цепочкой интересных находок в течение одного дня. Ещё в этот день удалось снять и луговых коньков, кормящих птенцов.

Однако удивительные встречи этого дня ещё не закончились… Когда наша скромная обеденная трапеза подходила к концу и можно было начинать сворачивать лагерь, появился гость – удивительный, двухцветный медведь подошел к каньону Малой Мойвы с другой его стороны. Зверь не чуял нас и спокойно разгуливал на удалении 70 м. Трясущимися от волнения руками я начал снимать пришельца, второпях не заметив, что фотографирую зверя с пейзажными настройками. Неудивительно, что центральная фигура Топтыгина получилась не особенно резко.

Вскоре медведь заподозрил что-то неладное – принюхался и вгляделся в мою сторону (зрение у них не важное). Я, не прячась, стоял на камне. Когда собранная информация сложилась в голове Топтыгина в единую картину, он резко повернулся на 180 градусов и задал стрекача….

Вечером, шагая по вездеходке к кордону «Мойва», мы рассуждали о том, что в орнитологическом смысле на Мунин-Тумп можно было и не ходить. Вероятно, гораздо больше интересного мы бы обнаружили, если оставались в районе истока Малой Мойвы. Но тогда сказочная страна каменных воинов так бы и оставалась для нас белым пятном.

Василий Колбин, к.б.н., заместитель директора по науке ФГБУ "Государственный заповедник "Вишерский"